Людмила Лазарева, режиссер и исполнительница народных песен и обрядовых сцен, профессор ЧГАКИ: «Фольклор – это особое искусство, которое позволяет выпевать душу свою»

Праздники любят все. Ждут их с нетерпением, строят планы, куда поехать и с кем.
Для профессора ЧГАКИ Людмилы Лазаревой праздник – не определенный день в настенном календаре, а сама жизнь. Миниатюрная, энергичная, творческая женщина как будто делает светлее все вокруг: «Я любила, меня любили. У меня красивая работа. Меня окружают хорошие люди». Эти утверждения заставляют сомневаться в правильности привычного деления дней на будни и праздники.
Впрочем, в далеком детстве жизнь не казалась маленькой Людмиле столь уж праздничной.
– Я родилась в хорошей деревне, в Ясном Лесе в Белоруссии. И я не знаю причину, почему наша семья в 1951 году приехала на Урал. Впрочем, есть легенда, что нас выслали из-за отца. У меня отец военный, мама – обыкновенная крестьянка. Муж ее погиб на войне, и она вышла замуж за моего папу, имея четырех детей. А отец у меня был такой, что в него влюблялись все. Он будто обладал какой-то особой силой, я его тоже очень любила. Мы поселились на Урале в 1951 году, в 1957 году он нас оставил ради другой женщины. И я настолько переживала, что перестала ходить, хотя была абсолютно здоровым ребенком. Моя первая учительница Лидия Александровна Тупеева ходила к нам домой на протяжении года, чтобы заниматься со мной. Она читала, учила со мной стихи, дроби. В итоге я с отличием закончила первый класс.
А мой отец все же уехал из деревни. Класс мне помогал бороться за папу: мы били окна в доме той женщины, к которой он ушел, мальчишки снимали крыши, словом, что только ни делали! За мою обиду, можно сказать, мстила вся деревня! В конце концов, они уехали. Я потихонечку притихла, стала учиться, расти…
– А в школе учились хорошо?
– Я думаю, сегодняшним детям даже не снилось, как к нам обращались в школе. На нас никогда не кричали, мы в школу бежали, как домой. Когда я шла по деревенской улице, мне любой говорил: «Людочка, дочка, у тебя сколько пятерок?» Я кричала: «Пять или четыре!» и страдала, если меня не спрашивали. Словом, я училась не для себя, а для деревни.
Позже я поняла, что, сколько бы человек ни учился, ему это никогда не помешает. А работая в вузе, вообще приходится учиться всю жизнь. Об этом мне еще мой муж Александр Иванович говорил. Помню, он много читал, когда готовился к лекциям, а я спрашивала: «Ну уже 70 лет, тебе ведь все известно!» А он отвечал: «Чем дальше, тем сложнее. Хочется обогащать уже имеющиеся знания». У меня в жизни была аспирантура, факультет повышения квалификации, встречи с интересными людьми… Но больше всего в образовательном плане мне дала моя деревня. Именно в ней меня научили общению с людьми, научили петь, танцевать, разговаривать с явлениями природы, встречать закат и восход солнца… Наивно? Но это у нас есть.
– Людмила Николаевна, а что повлияло на выбор вашей профессии?
– В 17 лет по комсомольской путевке меня отправили в Челябинск в медицинский институт. Узнав, что в городе есть институт культуры, пошла на прослушивание. Надо сказать, что я пела с четырех лет. Правда, в1967 году в ЧГИИК не было ни хорового, ни вокального отделений. Когда я пришла на прослушивание, это было забавное зрелище: я ведь не знала, чем режиссер отличается от дирижера! И я помню, мне говорят: «Девочка, делай все, что умеешь». Заставили меня играть обезьяну, что-то у кого-то украсть, закричать и оправдать крик… Потом Вячеслав Борисович Бокарев, он и набирал курс, сказал: «Девочка ничего не знает, но девочка очень хорошая». И так я попала в институт.
А студенческие годы – дай Бог каждому! Дерзкие, интересные, по-юношески трогательные и, самое главное, творческие.
– Я начала гастролировать с первого курса. Понимаете, молодость имеет особое качество – дерзость. Вот ребята, которые пели в «Ариэле» – это тоже дерзость, потому что, не имея образования, они уже создавали ансамбль. Мы тоже гастролировали, не имея образования. Я пела одновременно в ансамбле трубного завода Дворца трубопрокатчиков, которым руководил Тергалинский, в хоре ЧТЗ, в хоре железнодорожников и везде солировала. Естественно, когда коллективы куда-то уезжали, я выезжала с ними. Интересно, что, хотя я с детства пела фольклор, самого этого слова не знала, а пела все, что было вокруг, используя в одной песне несколько манер. Когда мой муж Александр Иванович впервые меня услышал, он сказал: «Девочка, у вас такой богатый голос! Но вы вначале поете как Людмила Зыкина, в середине – как Эдита Пьеха, а в конце – как цыганский хор». И уже потом этот вкус фольклора, детство, память, этническая корневая культура, видимо, сказывались, и я все больше тяготела к фольклору. Впоследствии я стала петь в фольклорном ансамбле Анатолия Прохоровича Швиди и вот с ним ездила и за границу, и по всей стране.
– Помните, что больше всего поразило в зарубежных странах?
– Тогда, в 80-е годы, их мир был совершенно для нас непонятным. Например, в 1980 году в ФРГ я впервые увидела компьютер. Когда я здесь говорила, что в случае опечаток текст можно править, а не набивать заново, как на печатной машинке, все говорили – ну, это фантастика! Быть такого не может!
Конечно, поразило, что вся заграница, как и сейчас, очень улыбчива. Они приветливые, не антагонистичные, у них нет таких амбиций, какие есть у нас, ведь они живут сегодняшним днем.
– Насколько радушно встречали русский коллектив?
– В ФРГ нас встречали лозунгами: «Ваши песни – лучшее доказательство того, что вы за мир!» В 80-е годы мы ввели свои войска в Афганистан, и Россию бойкотировали везде. Когда мы начинали концерт, нам никто не аплодировал, и это было страшно. Мы пели в посольстве в Бонне, и нужно было с помощью фольклора, русской культуры убедить, что русский народ не захватчик. Можно сказать, мы были представителями мира большой страны.
Еще когда мы выходили выступать, русское посольство всегда смотрело, как к нам относятся другие посольства. Нас всегда поддерживали итальянцы, американцы, притом что они несколько аритмичные, своеобразно танцуют и поют… Когда мы танцевали под калинку, иностранные посольства пристально смотрели на наши ноги – как можно так часто ногами перебирать? Или когда пели песню раздольную, они всматривались – так, откуда берем звук и зачем надо так громко петь?
Четыре студенческих года пролетели как одно мгновение. На руках у Людмилы оказался диплом режиссера театрального художественного коллектива. И в это время начались душевные муки.
– Людмила Николаевна, чем вы стали заниматься после окончания института?
– Знаете, там было все достаточно необычно. На втором или третьем курсе я была в «Артеке» на полугодовой практике и получила приглашение там работать. Уже на старшем курсе мне нужно было решать свою судьбу, что я никак не могла сделать. У меня был мальчик, он закончил здесь автомобильное училище, получил распределение и работал в Чите. Мы собирались пожениться, он получил квартиру, и я должна была ехать к нему и работать в местном колледже культуры… Кроме того, мне хотелось в «Артек». Отсутствие большого любовного порыва затрудняло выбор. Но замуж-то все равно надо выходить. Понимаете, у каждой из нас с детства формируется идеал мужчины, соответствие которому мы ищем в реальной действительности. И та любовь, та мечта, которая была у меня внутри, не встречалась в предметном мире.
Тем временем мне уже пришел вызов в Читу, а я все не могла решиться.
Двойной выбор разрешился необычно. Мама Людмилы в те годы руководила фольклорным деревенским ансамблем, состоящим из 24 женщин, мужья которых погибли на войне. Как-то в мае проректор ЧГИИК, профессор Александр Лазарев попросил Людмилу помочь ему записать этот ансамбль на телевидение.
– Александра Ивановича мы обожали, очень любили. Он был высочайшей культуры человек! И вот приезжает Александр Иванович с друзьями к нам в Кочкарь, я вымываю пол, приглашаю всех бабушек, он записывает их с композитором Степановым. Когда поехали обратно в Челябинск, вся группа остановились отдохнуть в Кичигинском бору за Южноуральском. И вдруг Александр Иванович говорит: «Людочка, а вы не уезжайте в Читу, выходите за меня замуж, я вас очень давно люблю».
Растерявшаяся Людмила лишь сказала, что уже дала слово другому. Больше в поездке к этому разговору не возвращались. А вернувшись в Челябинск, профессор Лазарев напомнил, что предложение остается в силе. И закрутилось.
– Вот здесь был самый тяжелый момент. Совесть, стыд перед Игорем. Знаете, изначально ведь наша свадьба с ним должна была быть 22 мая, но мы ее отложили на 10 июня, потому что, как сказал Игорь, у них «полеты с Китаем». А мне этого промежутка хватило, – улыбается Людмила Николаевна. – Потом я готовилась к экзаменам в деревне, и ко мне одновременно приехали Игорь и Саша. Я двух женихов знакомлю. Александр Иванович с друзьями, у меня полный дом подружек, поэтому неудобства не было. Мне было жаль обоих, и я действительно не могла ничего решить. Попросила женихов уехать. У Александра Ивановича хватило ума, он сразу уехал. Игоря я проводила на автостанцию, а он взял и вечером вернулся. И это было последней каплей.
– Это был один из самых сложных жизненных выборов?
– Нет, жизнь – это вообще система выборов, маленьких и больших, ежедневных и принципиальных. Выбор, наверное, вообще органично входит в жизнь.
Когда я была в гостях у Александра Ивановича, он мне показал желтую, засохшую веточку березы.
– Не узнаете?
– Нет.
– А вы помните первый курс?
И тут я вспомнила. Нас вывезли в Муслюмово копать картошку. У нас были группы скрипачей, пианистов. Отправили меня на кухню готовить обед для ребят. А там уже трудятся все ребята с будущего «Ариэля». И мы там как давай петь, прогоняли, так сказать, репертуар вечернего концерта. Вдруг на кухню заходит большая группа, в ней люди из Управления культуры, наш ректор, а я в большом тазу размешиваю салат. И мы поем. А Рулан Хабибулин играет на аккордеоне. Спрашиваю вошедших: «Вы есть хотите»? – «Хотим». Мы их накормили. Спрашиваю: «А хотите, мы вам споем, что будет на вечернем концерте»? Они говорят – давайте. Мы спели, станцевали. И когда группа уже садилась в машину, Александр Иванович спрашивает: «А вы можете мне что-нибудь подарить?» А вокруг ничего нет, стоит береза. Я повернулась к березе, оторвала ветку и ему отдала. И вот он с первого курса эту веточку хранил. Потом мы ее перевезли в новую квартиру.
– Сложно вам, вчерашней студентке, было соответствовать уже известному профессору?
– Об этом никогда не задумываешься, когда любишь. У меня родственники отказались прийти на свадьбу, а мама попросила Сашу, чтобы он оставил меня в покое. Ее можно понять – с одной стороны мальчик, молодой, в военной форме, красивый, с другой – человек, которому 45 лет.
Помню, мама говорит Саше: «Вам же так много лет, вы старый». А Александр Иванович отвечает: «Анна Семеновна, это сейчас у нас большая разница – 22 года. А когда Людочке будет 60 лет, а мне – 80, мы будем ровесниками». И только одна сестра двоюродная, она меня и растила, когда мама болела, сказала: «Людочка, хочешь жить в празднике? Выходи за Александра Ивановича».
Свадьбу делали за свои деньги, занимали, были только студенты, родственников не было. Уже когда поженились и вернулись из Болгарии, то в деревне сделали свадьбу по обряду. Потом, умирая, мама говорила, что лучше Александра Ивановича сына у нее не было.
– Получается, двоюродная сестра оказалась права?
– Да, жить нам было легко. В браке важна определенная жертвенность. Меня Саша многому научил. Например, никогда не ждать отдачи. Просто отдавать с радостью и получать от этого удовольствие.
Я вспоминаю такой случай. Как-то на 8 марта профессоров вузов нашего города собрали на телевидении. И они должны были ответить на вопрос – что такое любовь. Все подготовились, стихи читали, цитировали классиков. Когда у Александра Ивановича спросили, что, по-вашему, любить, он поворачивается и в свете софитов говорит: «Любить – это значит безвозмездно служить другому человеку». Я чуть у телевизора не упала. Думаю, придет домой, я его убью! Он столько пишет, столько знает наизусть, он мог начать с фольклора, пройти через всю древнерусскую культуру, через века, он мог показать вообще динамику любви, как меняется образ любви! И вдруг он отвечает одним предложением. Но с годами я стала понимать, это действительно так.
В любви не бывает, что кто-то выше, кто-то ниже. Что за вопрос – кто главный в семье? Зачем он, главный? Когда любишь, об этом никогда не задумываешься.
Почему нам было легко жить? Я просто жила, как дышат, как бегают, органично.
Александр Иванович меня эксплуатировал, в хорошем смысле этого слова. Я много уставала: гастроли, семья, аспирантура, я засыпала, где только могла, даже в транспорте. Но я думаю, что он просто готовил меня к жизни. Я работала за себя и работала много за него. Я не филолог, но поточные лекции читала. Мужу нравилось, как я пою, танцую, когда на лекции сидит 120 человек филологов. Можете себе представить – филологов заставить петь?! А они пели, делали, все, что нужно. И я считаю, что это большее проникновение в фольклор.
Женской доле Людмилы Николаевны можно только позавидовать. Любимая женщина даже вдохновила профессора Лазарева на поэзию. Сегодня Людмила Николаевна бережно хранит все 55 самодельных томиков стихов под названием «Одной тебе», которые ей посвятил муж. Стихи в последней книжечке особенно грустные. Они были написаны на 50-летие Людмилы Николаевны, а на следующий день после юбилея стало известно, что у Александра Ивановича рак мозга.
Талантливый филолог-фольклорист ушел из жизни семь лет назад, но его деятельность продолжает супруга, коллеги, его ученики. Один из его проектов – школа народной культуры на Урале – бурно развивается и сегодня. В немалой степени благодаря Людмиле Николаевне.
– Людмила Николаевна, расскажите, как вы вместе с Александром Ивановичем создавали школу народной культуры на Южном Урале.
– Когда мы говорим случайность или случайный выбор, это не совсем так. Во всем есть закономерность. Наш сын пошел в школу. А мы занимались экспедициями, студентами, помогали фольклорным ансамблям в школе, которые только-только набирали силу. Мы видим, что теряем сына, он все время проводит с бабушкой. Когда Андрей был в четвертом классе, мы взяли его с собой в экспедицию. А у нас заведено, что утром или днем приезжаем в деревню, а вечером в ней уже даем концерт. Помимо заранее заготовленной программы мы специально готовим несколько номеров этой деревни. Например, узнаем у кого-то из бабушек-старожилов хороший романс, выходим вместе с ней на деревенскую сцену и поем. Так мы показываем, что не только записали произведение для книжки, а мы его транслируем, запоминаем, используем. А запомнить впервые услышанное фольклорное произведение трудно. Были такие моменты: мы начинаем репетировать, студенты уже не помнят, что мы пели несколько часов назад, а Андрюша выходит и показывает, как надо танцевать-петь. Мы поняли, что в детском возрасте фольклорные произведения запоминаются куда лучше, чем в 18 лет. В сентябре я со студентами пришла в класс к Андрею, он учился в школе № 121 в пятом классе, и мы начали с учениками изучать праздники, петь, играть. На будущий год мы повезли в экспедицию уже 15 человек из этого класса.
– Эксперимент по введению народоведения в школьную программу получил логическое завершение?
– Завершение он получить не может, это дело должно продолжаться. По учебникам народоведения, которые написал Александр Иванович Лазарев, начали работать сразу несколько школ в городе. Школа № 59 на Северо-востоке занимается по ним по сей день, это самый мощный центр по возрождению традиционной культуры. Там и музей Александра Ивановича. Причем, музей – это не значит, пришел и посмотрел. Дети здесь занимаются бисером, лепкой, играют. Ведь, чтобы понять традиционную культуру, мало сидеть и слушать, надо самому что-то делать. А поскольку у ребенка эмоциональная сфера еще не заполнена, а только начинает формироваться, то она заполняется традиционной культурой органично. Дети все очень хорошо запоминают.
– А что является «серединкой» фольклора?
– Весь репертуар фольклорный строится на теме любви. Когда студент затрудняется и не может понять ядро традиционной культуры, я ему объясняю, что это роды, ребенок. В чем смысл человеческой жизни? Думаете, в создании телеканалов, защите диссертации или написании новых книжек? В продолжение рода, это самое ценное. А когда рожаешь? Когда любишь. И вот тема любви, и продолжение любви через рождение детей и есть главное в фольклоре. Все остальное уже вспомогательное.
– Мат тоже относится к фольклору?
– Это особая сакрализация, но исторически мат выполнял функцию социальной значимости. С его помощью решались взаимоотношения с нечистой силой и так далее. Но это вовсе не значит, что мат можно оправдывать в быту.
– Кто сегодня хранитель культурных традиций?
– То поколение, которое владело слоем традиционного фольклора, то есть очень древнего, оно уже уходит. В свое время отсутствие интереса к культуре и фольклору порвало канал связи между одним поколением и другим.
А носителем фольклорной традиции являются все. Фольклор – это явление живое. В фольклорном произведении помимо традиционных элементов со временем появляются новые. Попутно оно обрастает новыми структурными единицами, приемами, мелодиями. Оно может угасать, может опять вспыхивать.
Видимо, у нас в генной памяти хранится так много! Вот только начинаешь что-то петь, и люди одной национальности тут же подхватывают и запоминают. У всех народов мира одна группа забот (родить и вырастить детей, построить дом, собрать круг друзей, что-то хорошее для людей сделать, вспомнить стариков и так далее), как правило, порождает разные средства удовлетворения. Но большая часть тех, кто хранит фольклор – это специалисты. Можно представить, что современное фольклорное движение – это набирающие силу профессиональные, полупрофессиональные, самодеятельные течения. Нас очень много. Это можно представить как особую субкультуру.
– Людмила Николаевна, а как вы относитесь к нынешним молодежным субкультурам?
– Это нормальное, совершенно органичное движение. Но фольклор и молодежные субкультуры не противостоят друг другу, это разноуровневые явления. Фольклорное движение – этническое, почвенное, проявляется и у скинхедов, байкеров, хиппи. Фольклор – всепроникающее явление, все, что связано с устной традицией. Вы заметили, что в фольклоре развита смеховая, юмористическая сторона?
Вообще, чем образованнее человек, тем выше смеховая культура над собой. Неумные люди чаще всего любят смеяться над другими, но не позволяют смеяться над собой.
– А какое самое удивительное открытие вы сделали, занимаясь фольклором Южного Урала?
– Во-первых, когда я начала этим серьезно заниматься, поняла, что надо было чуть пораньше это делать, настолько это интересно. Когда я занималась фольклором – это одна сторона. Когда я стала заниматься структурной этнологией, этнографией, оказалось, что фольклор – это не столько художественное явление, сколько явление, встроенное в быт. Я стала заниматься семиотикой фольклора, потому что каждое слово всегда укладывается на какой-то жест, позу, действие. То есть без этнографии понять фольклорное произведение невозможно.
Второе, когда я стала искать пути – а где же может жить фольклорное произведение? Почему народные песни, которые поют на концертах фольклорные коллективы, после не пропеваются слушателями? Наша задача – взял от народа, народу и верни. Ведь там практически нет ничего надуманного. Понимаете, фольклор – это особое искусство, которое позволяет выпевать душу свою. На любое событие жизни всегда есть произведение. И можно плакать с помощью его, можно веселиться. Это канал, в котором очень органично выявляются чувства. И его не надо продумывать, он уже есть. Занимаясь этим, я нашла, что таким уникальным каналом, самым лучшим и органичным, являются все праздничные формы.
– Можете развеять какой-либо миф традиционной местной культуры?
– Смотрите, праздники, которые мы восстанавливаем, родились в эпоху неолита, это 6-8 тысяч лет до нашей эры. За этот срок праздник, конечно, изменился – поменялись связи внутри элементов, поменялись темы! Но можно найти в любом празднике такие темы, которые могут быть актуализированы сегодня. В той же Масленице что может актуализироваться? Когда мы анализируем прошедшее, выясняется, что Масленица не отмечалась в зависимости от Пасхи. До 1492 года Масленица отмечалась 22 марта, а это время Нового года в России до 15 века и праздник Навруз. На самом деле Масленица – это время молодоженов, праздник первого года семей. Осенью люди женятся, в молодых семьях намечаются будущие детки. Если девушка не ждет ребенка на Масленицу, значит, она впустую прожила первый год семейной жизни. Кого наказывать? Мужа. Ему в игровой форме завязывали руки-ноги, как покойнику, потом связанного парня бросали в снег и на него сверху нагребали холмик, «хоронили». Он лежал, молчал, пока жена обносила всех блинами, бражкой – помянули. Его опять разгребали, развязывали руки-ноги, и он дальше праздновал со всеми. То есть в нем умерщвляли функцию недеторождения, все плохое в человеке умертвили, а хорошее, новое воссоздали. Такое проводилось и у нас в Челябе возле Кирсарая, где сейчас теплотех, в довоенные годы, об этом сохранились архивные материалы.
Кстати, игра в снежки – отголоски этого обряда. Очень многие игры не возникали как игры, это рассыпавшийся обряд. Свадьбу тоже сегодня можно не проводить. Свадьбы возникали, потому что не было юридических организаций, которые закрепляли девушку за этой семьей. И поэтому устраивали стол, за которым было огромное количество свидетелей, и пусть она попробует потом уйти! А сейчас, раз мы расписываемся, свадьбы может и не быть, но она есть, потому что в ней очень мощная художественная основа. И свадьба превращается больше в спектакль, чем в ритуал.
– А самый красивый обряд по-вашему?
– Это тоже динамика, в каждое историческое время для меня что-то было очень важным. Молоденькой я занималась свадьбами, проводила их и считала, что это самое лучшее, что есть. Потом я стала заниматься колядками. Потом я начала восстанавливать праздник Кузьминки. А сейчас наша любовь, наша боль и радость, это все обряды, связанные со Стрелой. Стрела возникла в силу нескольких причин. Однажды мне задали вопрос: почему мы провожаем весну 29 июня, а 22 июня солнце уже повернуло на зиму. Стали искать этот праздник. Я его долго не определяла, потому что весенний цикл самый длительный. Ярило – это проводы, Иван Купала – это проводы весны и так далее. И тут помог случай. Марина Шишкина, фольклористка, обратилась ко мне с просьбой: нужно было расшифровать часть песен. Она взяли полесскую традицию стреловых песен. И когда мы стали расшифровывать песни, я поняла, что Стрела – это проводы весны. Потом мы этот праздник «повезли» в Каштак, потому что ближе деревень нет и, кроме того, каштакская школа входила в наш эксперимент. Правда, каждый год мы перемоделируем сами обряды. Сложность восстановления праздничных действ в том, что от них ничего не осталось, кроме песен. Но праздник же не состоит только из песен! Надо найти ядро, суть этого праздника, чему он посвящен, и найти предметную среду. То есть те предметы, которые могут олицетворять только этот праздник. Например, кольца – это свадьба. 9 мая введен новый предмет-символ – Георгиевская лента, вы заметили? Вся наша огромная страна подхватила, потому что было актуально. А блин существует во всех праздниках, он не может олицетворять только масленицу, потому что это поминальная еда, присутствующая во всех праздниках.
Я очень благодарна своей кафедре, потому что,когда я начала заниматься Стрелой, она меня очень поддержала.
– А что вы сегодня преподаете студентам?
– «Историю и теорию праздников» и «Этнографию и фольклор» – лучшие предметы, которые есть.
– Людмила Николаевна, вы так интересно одеваетесь… Это в духе фольклора?
– Когда мы с вами познакомились, на мне был модернизированный казачий костюм. Но у него абсолютно стильная юбка, она только по крою куполообразная. Орнаментированный рукав. Мне очень уютно в таких костюмах. Я вообще одеваюсь в народном стиле: вышивка, кружева, куполообразные юбки и так далее. Что-нибудь да есть фольклорное обязательно.
В свое время я познакомилась с Эллиной Михайловной Андросовой, членом Союза дизайнеров России, завкафедрой дизайна костюма в ЧГИ. Кафедра уникальная, молодежная. Они мне шили на юбилей Александра Ивановича костюм, а недавно они нам бесплатно сшили 35 стилизованных народных костюмов для режиссеров праздника. И мы их носим с удовольствием.
– А вам нравится, как одевается современная молодежь?
– Да, мне вообще нравится многое, что связано с молодежью. Единственно, мне жаль, когда беременные ходят с голыми животами, ребенка жалко. В традиции любого народа большой живот всегда прикрывается платком или кофтой, тогда ребенку уютнее, теплее. А главное правило – должно быть чувство меры и чувство вкуса.
Статья опубликована в разделах: Наука и учеба